В истории осень, а осень - это время По.
Ворона я прочитала совсем недавно, пару лет назад, когда купила оригинал.
Но рассказы были моей настольной книгой лет в двенадцать или тринадцать. Мне даже не нужно их перечитывать, я помню их чуть не наизусть, как Конана Дойля, которого перечитывала сорок тысяч раз лет до десяти.
У меня было два цветка. Кала, названная Лигейей, хотя Лигейя была брюнеткой, и молочай с иглами и алыми цветками с медовой росой в сердцевине, названный Мореллой.
Кала хрупкий цветок, поэтому нет больше моей Лигейи. Морелла же и по сей день здравствует. Пока у мамы, но я жду, когда можно будет перевезти ее к себе.
"Я не нашел в склепе ни следа первой Мореллы, когда положил там вторую."
Но это неправильно. Осень - да, осень - время Эдгара Алановича, но осень - в истории. А у меня весна, у меня цветы!
Еще, у меня есть дом Ашеров. Там даже летом сыро и холодно теперь, а уж осенью я всегда заболеваю там за одну ночь.
Конечно, раньше там было по-другому. Но теперь я чувствую себя сестрой Родерика Ашера, заключенной в склепе в недрах старого дома. Теперь, когда он мне снится, это всегда такая фантасмагория, это темные комнаты памяти, это загробный мир.
Это место никогда не будет живым больше. И чем дольше я наблюдаю за его агонией, тем четче впечатываются в память его муки, посмертная маска.
Никакое другое место в моей памяти не занимает столько. Коммунальную квартиру я видела от силы раза два, хотя прожила в ней семь лет.
Мой Зеленый Дом, из склепа которого я пытаюсь выбраться, пока воды Оки не сомкнулись над головой.
Я думаю, нужно вызвать бульдозер и сравнять его с землей, так сказать, собственноручно.
Нет, он всегда останется в моей памяти, но какое-то освобождение я получу.
Так вот, Эдгар Аланович, оставайтесь в осени.
Не говоря уже о детях Родерика, которые приходили в ключевой мир где-то в штате Мэн.